Перелистывая газеты начала прошлого века, я всегда читаю объявления. Они дают детали для исторических картинок. Заинтересовали объявления о продаже в Фирюзе дачи Кияшко. Со временем узнала много интересного о хозяине этой недвижимости и многих других людях, влюбленных в Фирюзу.

…Больше всего поручик Н…кий любил летние кавалькады по тропе, проторенной козами на пологой горе у самого устья фирюзинского ущелья, где дорога расходилась в направлении к Чули, персидскому поместью, в котором, пока границы не были закрыты, укрывались опальные иранские придворные. Вдалеке мрачнели каменные сакли курдов, при русских потерявших свою природную воинственность и их сторожевые башни на окрестных вершинах.

Офицерский Пестрик хоть и вызывал насмешки в роте своей необычной мастью, был не из пугливых и уверенно возглавлял торжественную вереницу всадников, которые, удерживая пылающие факелы, старались в тоже время не упускать из внимания дам, которые наполняли пролетки кружевом своих летних платьев. Все предвкушали радость воскресного дня, вспоминая о подобных ночных развлечениях юности в Крыму. Здесь же не было моря, зато горы были доступнее, желаннее и спокойнее, чем на грозном Кавказе. Как в пригоршне, горы несли в ночь долгожданную прохладу для них, истомленных жарой Асхабада, где не спасали ни веера, но мокрые простыни. Фирюза — это было самое лучшее в их прозаической асхабадской жизни, и поэтому, когда мужья говорили о разногласиях с персидским правительством по поводу права русских на этот кусочек долины между горными хребтами, женщины настороженно прислушивались, хотя знали, что в 1893 году была заключена конвенция между Россией и Персией, по которой Фирюза перешла к России, очень не хотелось потерять эту благость.

Копетдаг напоминал офицерам горы Кавказа, где проливали кровь за Россию, а их женам зеленые красоты вокруг целебных источников минеральных вод, их прохладу, по которой среди песков и нескончаемой жары все они одинаково соскучились. И может в память об этом водрузили на одной из вершин «кавказскую этикетку» — крылатого орла. Новичкам здесь обязательно рассказывали легенды, которыми оброс этот новый курорт.

Вспоминали о девичьей башне на дальней скальной вершине и о судьбе семи братьев и их бедняжке сестре, защитниках родной земли из настолько давней истории, что посаженные в их память платаны уже давно срослись. У платана всегда дежурил местный фотограф, обещая, что из-за ширмочки вылетит птичка. Эти фотки разлетелись по миру и до сих пор хранятся в некоторых семейных архивах.

Чиновники рангом ниже, тоже спасаясь от ашхабадской жары, приезжали на «кукушке» и, в основном, селились в двухэтажной гостинице. От нее рядом были все дачные развлечения. Шли через дорогу, обсаженную уже платанами, к деревянной церкви, а от нее к парку с круглыми фонтанами и деревянными беседками, увитыми плющом, и роскошными клумбами, над которыми фантазировал не один год садовник-перс. Вечерами играл полковой оркестр и устраивались танцы. В официальном Обзоре Закаспийской области за 1898 год говорилось: «Продолжаются работы по благоустройству поселения Фирюза в 32-х верстах от Ашхабада. Здесь совершенно переустроена оросительная сеть и устроен общественный сад площадью до трех десятин на месте старого персидского аула».

В воскресенье после завтрака фирюзинское общество разбредалось по интересам. Кто-то выбирался поохотиться на кекликов. Подростки, как принято во все времена, кучковались отдельно. Они любили ходить за ежевикой. Тогда надевали высокие сапоги и с собой брали большие палки – Фирюза была участком среди гор, населенном пресмыкающимися, особенно много змей было у воды. Потому, возможно, желающих иметь дачу в Фирюзе было мало, хотя участки раздавались за чисто символическую плату. В 1894 году в Фирюзе было всего 12 дач, а к началу ХХ века — чуть больше 50. Зато в поселке было много «казенных» дач для служащих администрации области, куда в жаркие дни переселялась всем штатом и канцелярия генерал-губернатора, продолжая работать в Фирюзе. Капитан генерального штаба А. И. Кияшко был влюблен в Фирюзу, может потому, что напоминала родную Кубань. У него была своя дача, хотя он много времени проводил в Каракалинском приставстве, занимаясь рекогносцировкой границы империи с Персией и Афганистаном. Тогда же укрепилась фирюзинская погранзастава, закрыв путь многочисленным переселенцам и торговцам.

Однако скоро спокойная и веселая жизнь закончилась и в этом курортном месте. Поручик Н……ский погиб в 1904 году в Японии в боях у деревни Даян, там, где проявил особое мужество А.И.Кияшко, и позже за это был произведен в генерал-майоры.

Туркменские земли, как и было задумано, послужили хорошим буфером для защиты центра империи от восточных соседей. Но теперь надо было уберечь этот край и от революционной заразы, и к тому же сформировать из местного населения этапные тыловые рабочие отряды для отправки на чужую для них войну и предотвратить народное возмущение уверениями типа: «Разве государь император может обмануть? Если он сказал, что посылают только “на тыловые работы”, значит, вы не попадете на позиции…!». Даже рельсы «кукушки»-узкоколейки, по которой раньше горожане добирались в Фирюзу, разобрали и отправили на нужды фронту, по некоторым сообщениям, на турецкий фронт. На дачах Фирюзы все больше появлялась раненых, они привозили с фронта тревожные вести. Примерялись к курортному местечку и англичане, но к 1919 году они покинули наши земли.

Пустующие дачи постепенно заселяли простые горожане. Они занимались садоводством, выращивая орехи и редкие тогда для нашего края фрукты, например, груши «дюшес». В двадцатые годы Фирюза была объявлена военно-коммунистическим городком, управлял которым военно-хозяйственный совет, трудоспособные лица объединились в трудовую роту. Частные дачи были национализированы. Санитарные бригады занялись в пригородном поселке благоустройством покинутых дач и распределением их среди Наркоматов. Как грибы после дождя, стали расти правительственные дачи, для которых отводились лучшие участки. Дома отдыха и пионерские лагеря возникли на участках, оставшихся после строительства дач для бурно росшей партийно-советской бюрократической верхушки. В конце тридцатых годов, наконец, заасфальтировали фирюзинское шоссе.

В годы Великой отечественной войны на многих дачах опять появились раненые, в соседнем местечке Чули врачи практиковали использование горной воды для их скорейшего выздоровления.

Новая эпоха внесла свои коррективы в облик Фирюзы, она стала ребячьей республикой. Министерства и ведомства имели здесь свои пионерлагеря. В конце каждой лагерной смены на склонах гор вспыхивали надписи из хвороста «Миру-мир!» или еще нечто доброе. Художества перса-садовника теперь превратились в шатры над скамейками и прочие зеленые скульптурки из тута. Бассейны с фонтанами опять заселили золотыми рыбками.

Я поставила в рамку смешное фото, на котором моя мама, еще молодая, в крепдешиновом платье с рукавами-фонариками, кокетливо улыбается, подставляя руки под струю «амурчика». В детстве, когда рассматривали семейный альбом, я всегда приставала к ней с вопросом, а где были тогда мы, дети. Она смеялась и говорила, что мы в то время побежали за мороженым. Тема мороженого, действительно, была фирюзинской. Только в прохладе этого поселка детям разрешали холодное лакомство. Нам разрешали даже купаться в холодной воде Фирюзинки за парком, где из позеленевшего ступенчатого каскада с журчанием она разливалась по галечному дну. Через несколько лет солдаты стройбата одели ее в бетонные берега, а в семидесятые годы прошлого века старинную каменную проточную купальню на Фирюзинке превратили в непроточный бассейн для санатория МВД. Гости со всех концов Союза любили нырять в его бирюзовую гладь даже в январе. В феврале можно было даже загорать, конечно, если повезет с капризной туркменской погодой, и бродить по горам, собирать всю ту же нескончаемую ежевику.

Ашхабадские больше любили позеленевший овальный бассейн «Яйцо». Советские деятели были на дачах демократичными. Они не гоняли детвору за фирюзинские проказы — ночные вылазки за яблоками в их сады. В совминовской даче в мое время, когда на входе еще не стояли солдаты с карабинами, можно было свободно и вкусно пообедать в дешевом ресторане, насладиться несоветским комфортом деревянной курортной беседки, увитой розами. Там когда-то обедали высшие армейцы и чиновники росcийского Закаспия. Были еще писательские дачи, о которых вспоминают теперь очень многие литераторы, режиссеры. На одной из дач над переводами стихов Махтумкули работал Арсений Тарковский (отец знаменитого режиссера). «Где луна? Небесам не дано просветлеть…». Так на русском проявлялось нетленное: плач Фраги по смерти любимого отца. Нашла в дневниках Елены Боннер, кстати, она родом из туркменского города Байрам-Али, рассказ о том, как вместе с Андреем Сахаровым, набрав провизии, они как-то устроили путешествие по Фирюзинскому ущелью, наслаждаясь горами, речкой, солнцем. В Фирюзе творили туркменские писатели, поэты. Там рождалось вдохновение яркого туркменского поэта Курбанназара Эзизова, трагически покинувшего нас.

В мои годы летом ашхабадская молодежь тоже, как и в 19 веке, приезжала в Фирюзу на танцы, и мало кто знал, что лучшая танцплощадка была устроена в прежней церкви. На даче Воровского даже регулярные ремонты не смогли стереть элементы красочного декора прежней курортной гостиницы. Всегда радовал ее старый заросший парк, где воздух был напоен цветами и быстро возвращал хорошее самочувствие и спокойный сон. Помню, однажды проспала на этой даче почти двое суток, чтобы проснувшись, выглянуть в окно и замереть от необъяснимого, как в юности, восторга. И уже безмятежная – прочь городские тревоги и волнения – я сидела на подоконнике и слушала Ночь. Нет, не только слушала, осязала Ночь на цвет, на запах, осязала кожей.

В последние годы перед кончиной Фирюзы, об этой катастрофе кто мог тогда предполагать, поселковый совет постарался отреставрировать и придать романтичный вид оставшимся старинным зданиям. Обновили навесную веранду поссовета, а некогда таможню, придававшую Фирюзе облик заграничного курорта, покрасили деревянную беседку автостанции, к которой так ловко поднимались довольно крупные рейсовые ЛАЗы. Мы любили эти автобусы за стеклянную крышу. На крутой дороге через ущелье, я даже взрослая, всякий раз, предвкушая адреналин, ожидала, когда горы вот-вот сомкнутся и автобус «врежется» в них. Экскурсионным объектом по-прежнему оставались сросшиеся чинары «Семь братьев», но появились и рассказы о якобы огромных суммах, заплаченных Россией Ирану за владение этим прекрасным уголком природы. Была даже легенда о том, что иранский шах, узнав о продаже Фирюзы России, приказал казнить виновника, совершившего эту сделку, залив его горло расплавленным золотом, полученным за Фирюзу. Действительность же гораздо прозаичнее.

Курды — фирюзинцы с этой земли, а точнее с гор, которые считали своими, не ушли ни по настоянию царской администрации, ни по требованию советской администрации. Когда же новая туркменская администрация начала перепрофилировать поселок для отдыха только одной семьи, они все же были вынуждены покинуть родные места. Рассказывал один старый курд легенды и небылицы, что их предки были великанами, хотя сам был совсем небольшого роста. Где он теперь, где теперь его семья? Куда переселили горных людей? Только теперь, гораздо больше узнав об этом, одном из самых древних народов на земле, потомков славных мидийцев, начинаю верить и в их предков-великанов, тем более что в это верят и многие современные исследователи…

Впервые попавшим в мой любимый поселок Бирюзовый показывали еще и «шахматную» аллею в парке, где были столики с большими фигурами для любителей этой древней игры. Показывали и сапожную деревянную будку, установленную прямо над журчащим арыком. Не знаю, сохранилась ли она? Зато знаю, что в местной школе – здания по проекту, на редкость интересному в советское время, теперь расположились пограничники. Знаю, где сейчас валяется один из фрагментов прекрасной парковой чугунной решетки, ставшей никому ненужной… Неужели нельзя было сохранить, она же так великолепна. Другие хозяева – другой вкус! Это по их распоряжению начали взрывать старые дома в поселке. Пригласили кинооператоров, кто-то пригласил и меня. Я не пришла… Я не могу смотреть на смерть.

Вспомнить о прошедших днях помогли открытки, которые до революции издавало в Стокгольме акционерное общество Гранберг. А восстановить некоторые события — надписи на них, сделанные неразборчивым почерком человека, тоже влюбленного в Фирюзу, которой у нас уже нет. И рассказы о судьбе царского генерала, тоже любившего проводить лето в прохладе Фирюзы. В 1917 году съезд семиреченских казаков постановил «признать назначенного генерал-лейтенанта Кияшко Наказным атаманом». Но в красном Ташкенте он в том же году погиб во время антибольшевистского восстания.

Я стараюсь больше узнать о прошлом, может потому, что многое еще помню. Такая мелочь, кажется, но я помню, как в Доме отдыха «Фирюза» под звездным небом смотрела в первый раз «Случай в Даш-кала». Я все это помню… помню до сих пор. Эти воспоминания согревают мою жизнь. Но почему нас заставляют все это забыть, стараются прополоть наши мозги от радости воспоминаний безмятежного отдыха, как прополоты и вырезаны до корня бывшие роскошные сады Фирюзы. Там осталась одна дорога, которая упирается прямо в ворота погранзаставы. Открыли ее и… все уже в Иране. Кому это надо? Только той семье, которая теперь проживает на бывшем курорте, когда-то всенародной здравнице, в поселке, где проживало до 3 тысяч человек, который был доступен тогда всем нам, независимо от социального статуса.

Ильга Мехти

94 +