Сказочные сюжеты часто пересекаются с реальностью, а история — с современностью.

В Мары остановились только пообедать. Посмотрели на мутный Мургаб и вновь двинулись дальше. Мне было жалко восточных гостей, заскучавших в нудном пути, и я стала пересказывать через переводчика любимую мной поэму.

Где-то там, на берегу Мургаба, в парфянские времена произошла любовная история, которую записал или сочинил парфянский автор. А потом на протяжении двух тысячелетий этот текст то теряли, то находили. А едкий на язык Фахриддин Горгани на основе старого сюжета сочинил в 12 веке сатирическую поэму. Парфянский язык к тому времени уже был забыт и реально для современников Горгани не существовал. Сюжет пересказывали в Индии, и на многих языках, даже грузинском. Тмговели – автор грузинского романа в прозе «Висрамиани» 12 века, а царь Арчил II был автором грузинской поэмы «Вис и Рамин», но это уже в 17 веке. Да и Руставели не раз вспоминает о Вис и Рамине. С грузинского перевода в свою очередь были сделаны на английский в 1914 году и на русский – в 1938 году. Парфянский язык открылся вновь миру только в 19 веке.

– «Луне подобен шах был, а вельможи, казалось, на созвездия похожи»…, –так начала я тогда рассказ о Вис и Рамин.

– О, Вис! О, Рамин! О, Горгани! – сразу затрепетали в экскурсионном автобусе просвещенные гости. – Так это же персидско-таджикская литература. Это произведение в Иране несколько раз издавали. Но, при чем здесь Туркмения?

– А при том, что большая часть истории происходила именно здесь в Мервском оазисе. А Горгани, использовав парфянский сюжет, отразил в своем произведении уже время туркменской государственности.

Сейчас появилось желание развить, как бы вслед, свои доводы. А чтобы судить о политической системе той эпохи, когда творил Фахриддин Горгани свою поэму «Вис и Рамин» – единственное, что сохранилось из его творчества и осветило до наших дней его славное имя – немного процитирую из авторитетной книги «История Ирана с древнейших времен», подготовленной по первоисточникам талантливыми учеными известной ленинградской школы востоковедов и изданной в 1958 году.

Если специалисты определяют время написания этой славной поэмы 1048 — 1054 годами, то тогда «…Хоросан уже перешел в руки сельджукских предводителей, и на западе Ирана не было политической и военной силы, которая могла бы противостоять продвижению туркменских отрядов. (Заметьте, туркменских, именно так указали ленинградские академики).

Сельджукскими предводителями были завоеваны центры Ирана – Рей, Исфаган, Хамадан. Рей на время становится столицей туркменского правителя. После захвата Багдада, открылась дорога в Хузистан. Весь Иран был занят войсками Сельджукидов. А на имя Тогрул-бека была провозглашена худба, а он сам женился на внучке халифа… За халифом осталась лишь призрачная духовная власть».

Поэт не стремился создать что-то новое. Его позиция совсем иная: он берет тему, известную задолго до него, и излагает так, как это отвечает его целям. Такое отношение очень характерно для Ирана. Будем уверены в том, что когда настоящий художник слова берется за воспроизведение ретро, то он, прежде всего, делает это для того, чтобы через известный всем сюжет рассказать свои ощущения и мысли о том, что творится в окружающем его мире, выразить свои наблюдения, свою позицию, ведь, как говорил все тот же Горгани, «с базарной площади всегда видней, что делается у царей».

Горгани, как это следует из самого текста и из комментариев известных ученых, использовал любовный сюжет для отображения событий и явлений своего времени, категорий нравственности и духовности правящей аристократии. То есть речь идет об истории из жизни туркменских правителей от очевидца, о подлинной истории. Но в текстах переводов советского времени согласно требованиям книгоиздания части произведения, непосредственно связанные именно с таким содержанием поэмы, а также воспевание и восхваление Бога, превознесение Тугрул-бека, были сокращены.

«Вис и Рамин» относят к персидско-таджикской литературе. И в этом нет диссонанса. Другого и не следовало бы ожидать, так как официальным языком государства Великих сельджуков был персидский. До 14 века разные народы, разные культуры огромного региона связывалось этим единым языком. Значит, вся литература, которую творили в то время в том мире, и даже посвященную эпохе Сельджуков, могла быть только на персидском. К слову, в Османской империи государственным стал туркмено-турецкий язык. Это переплетение судеб соседних народов — извечный путь развития мировых культур.

Произведение «Вис и Рамин» о приключениях юноши и девушки, которые вместе росли и воспитывались, а потом полюбили друг друга. Сюжетная линия начинается с празднования Новруза, устроенного шахиншахом Мубадом, куда пригласил богатырей и прекрасных девушек. Так и в наше время, правители не могут обойтись без оформления своих торжеств прекрасными студентками и студентами… и отряда бойцовых телохранителей.

Каждый пересказ древней новеллы, несомненно, оставлял следы эпохи рассказчика, давая свою эмоциональную окраску происходящего. Даже я не могу без этого обойтись. Однако в «Парфянской балладе» – произведении замечательного советского писателя Мориса Шамиса, который жил в этих краях и тоже не смог удержаться, чтобы не пересказать нам замечательную историю о любви, – сквозь патину времен все же ярко просвечивают парфянские реалии, которые до сих пор сохранились во многих традициях туркмен, что особенно чувствуется в описании праздничного торжества.

«Дело было летом, и Мубад приказал расстелить ковры и кошмы прямо на берегу арыка, текущего через большой царский сад. За день перед этим слуги расчистили широкую площадку и обмазали ее хорошей мервской глиной с саманом, чтобы гостям было гладко сидеть. Пир начался вечером, когда громадное мервское солнце растворилось в песках, а тонкая мервская пыль начала медленно опускаться на плоские крыши благословенного города. В это время воздух в Мерве пахнет сушеными дынями — бахрман и пушистой шапталой — сдавленными с двух сторон медовыми персиками… Слуги расстелили на коврах чистое синее полотно, расставили высокие узкогорлые кувшины с пахучим маргианским вином, разрезали на удобные куски тяжелые и звонкие золотые дыни — бахрман, набросали целые горы хорошо промытого в арыке винограда, персиков, сочного инжира. Кунжутная халва с орехами была заранее расколота, а густая белая мешалда, которую делают из свежих куриных яиц с козьим молоком и пчелиным медом, слегка подогрета и взбита. Жаркими, как солнце, кругами лежали на полотне только что из тамдыра белые лепешки из бронзовой хорасанской пшеницы. А в стороне уже с утра ждали громадные глиняные миски с молодым мясом, перемешанным с зернами красного гурганского граната и сдобренным пахучей армянской травкой, сладким фарабским луком и жгучим, как уголь, чачским перцем. Тяжелыми камнями было придавлено мясо, — и прозрачный багряный сок поднимался до краев, заливая камни. И жаровни уже были готовы, и плоские медные котлы уже стояли на камнях, и сухой саксаул был аккуратно сложен под ними». Да пусть не прогневается дух царя Мубада, но такие пиры до сих пор в почете у обычного туркменского горожанина, если он по весне выбирается с друзьями отметить какое-либо важное событие.

По сюжету там, на пиру, парфянский царь Мубад влюбляется в царицу Махабада Шахру и просит её руки. Она, тоже уже в возрасте, отклоняет его предложение. Тогда Мубад заключает договор о том, что если она родит дочь, то даст ее ему в жены. Следом происходит завязка сюжета. Шахру называет новорожденную дочь Вис и отдает на воспитание няне в Хузистан, а в шахской семье уже воспитывался Рамин, младший брат правителя Мерва. Когда Вис достигла совершеннолетия, ее увезли в Махабад, чтобы отдать замуж за ее старшего брата Виру. Такие вот нравы и порядки были тогда у зороастрийцев.
Требование Мубада об исполнении договора отрицают все: Вис, Шахру и Виру. А Рамин, старается отговорить Мубада от его намерения. Интересно, в таких эпизодах чувствуются наблюдения Мориса за некоторыми советским руководителями, с которыми он сталкивался в своей журналистской деятельности. Я скажу больше, ничего не изменилось и по сей день. Сравните: «Давно прошло время мудрых примирительных пиров в шахском саду, когда окружали Мубада веселые незлопамятные люди. Теперь он ел наедине, подозрительно принюхиваясь к пище… Зато он нашел в другом удовлетворение и тут не знал воздержания. Слишком много злобы накопилось в нем от отварного риса. На золотом троне теперь сидел Мубад. И чтобы зайти к нему, нужно было ползти на животе от самых ворот дворца». По телевизору каждый день мы видим очень похожие ритуалы в нынешнем дворце. «Одежду он носил тоже только золотую». Я и здесь подолью немного масла в огонь этого страстного описания. А был бы тогда изобретен велосипед, наверное, не только цепь на нем была золоченная, а полностью бы вылит из драгоценного металла. «А когда очень уж противным становился ему отварной рис без соли, он приказывал отрубить голову какому-нибудь врачу, и голый рис казался ему тогда душистым пловом». В наше время для аппетита просто гноят людей в тюрьмах.

Не обошлось все же без войны между Мубадом и братом Вис. Как пишет Горгани: «Мир заболел куриной слепотой. Источник солнца был в пыли густой… Велел, чтоб вышли с войском боевым Табаристан, Гурхан и Кухистан, Хорезм и Хорасан, и Дехистан. Синд. Хиндустан. Китай. Тибет. Туран. И Согд, и земли сопредельных стран». Поэму Горгани можно использовать как первоисточник по истории распространения владычества сельджукских правителей. А писатель Морис Шамис не смог не заметить, что «Мубад, может быть и собрал бы остатки своего благоразумия, но шахиншахов всегда окружают люди, стремящиеся доказать, что болеют за его дела больше самого шахиншаха. И поди разберись, кого теперь винить за это – шахиншаха или его окружение».

Мубад все же уговорил золотом и драгоценностями Шахру – «чтоб раздобыть жемчужину одну, принес он в жертву целую казну». В Мерве уже готовили царскую свадьбу. Няня же, узнав о мучениях Вис, уже влюбленной в Рамина и потому не желающей царской опочивальни, заговаривает «мужскую силу» Мубада. Вылила из металла фигуру шаха, и, отломив от нее малюсенький кусочек, закопала его на несколько дней в мургабский песок… Ночь свидетель, нянька была добрая, на злодейства не способная. Но в это время стали таять снеговые вершины дальних гор, и река вышла из берегов и, смыв кусочек, навсегда лишила шаха способностей к земным утехам. Этот древний метод и ныне используют ревнивые жены.

Вис и Рамин поклялись в любви, и как только Мубад поехал на охоту в Кухистан, к Вис, заточенной в замке, Рамин пробрался при помощи жгута, брошенного нянькой. Мубад узнал об измене. Такой шум стоял три дня в царском дворце, что невозможно было торговать на мухабадском базаре. Что тогда было и чего тогда не было, можно только представить или узнать самим, прочитав новеллу «Парфянская баллада» и насладиться восточным колоритом русского языка очередного пересказчика парфянской истории Мориса Шамиса.

Века мусульманской осторожности сопровождали поэму изречением, что от женщины, которая прочтет предание о Вис и Рамине, целомудрия не следует ждать. И все за слишком откровенные строки и намеки, примерно такие вот: «Но Вис от страсти так занемогла, что стала и страшна и нагла… Пусть буду заперта я на замок, но вор похитил все, что мог». По выражению ираниста и тюрколога Е.Э. Бертельса герои средневековой поэмы являются олицетворением лжи и изворотливости, предательства, интриганства, непостоянства, которые свойственны были аристократии тех времен. Если развить его мысль, то скажем, что сатирическая поэма Горгани еще одно подтверждение, что многими политическими интригами руководит любовь в ее разных обличьях, иногда весьма непонятных и неприятных. Хотя, думаю, зря нападали блюстители нравственности на автора. Его поэма была даже высоконравственна, если учитывать, что на начальном этапе развития персидской поэзии предметом посвящения поэтических сочинений, как правило, выступала не женщина, а молодой красивый мужчина.

Драматург И.С.Брагинский считал это произведение весомым вкладом в изучение становления и развития жанра любовно-романтических поэм. Многие специалисты сопоставляют этот литературный памятник Парфии с рыцарским романом 12 века «Тристан и Изольда», блистательным остросюжетным бретонским произведением, которое считают одним из первых образчиков «лав стори», хотя, заметьте, тот роман покорил читателей гораздо позже парфянского. Однако не надо выпускать из внимания, что любовный сюжет, появившись в парфянской литературе, во все века был не только предметом восхищения читателей, но и послужил развитию многих образов мировой литературы, особенно в жанрах комедии. К примеру, колоритный образ услужливой и смышленой няньки-наперсницы из Хузистана, этакой специалистки в магических заговорах, несомненно, сродни такой же мамке Шекспировой Джульеты – такой же бойкой и изворотливой, иль острой на язык Коломбины из комедии дель арте. А мужские персонажи «Парфянской баллады» – несомненная сокровищница ярких образов правителей, воинов и героев-любовников.

Видимо, у этого сюжета уже есть традиция. Когда проточной воде мудрости и честности начинают предпочитать вино лести и злонравия, когда коррупция становится нормой для власти, тогда наступает время для нового пересказа парфянской истории. Булат Мансуров снимал очень хорошее кино по произведениям Мориса Шамиса, но даже, если бы и сегодня были, подобные ему, поставить «Парфянскую балладу» в Туркмении нереально.

Но знаю, на стволе старого древа парфянской истории уже расцветают листья идеи о сатирической кинокомедии с искрометными диалогами о нравах современной правительственной администрации. Идея, к сожалению, зреет у продюсера с другого континента…

Д. Карагезова

144 +