Ильга Мехти

В этом году отмечается 120-летие Юрия Олеши, писателя, успевшего пожить и поработать на нашей родине. И может неслучайно его книга «Три толстяка», многим знакомая с детства, так актуальна сегодня нам, туркменистанцам. Ведь это история борьбы с захватившими власть сатрапами.

Когда-то давно мне, только начинающему журналисту, умные люди посоветовали успеть писать об Олеше, пока есть люди, его помнящие. Поговорила тогда с ними. Услышала много интересного. Да, жил, ходил по нашим улицам, особенно любил текинский базар, настоящий мудрый писатель. И внешне описали: с большой головой, но очень худой. Объяснили, что приехал в 41 году агитировать на войну.    

Мне тогда трудно было рассказывать такое о советском классике, который способен метафорически говорить о важном, как осознание революции сказкой «Три толстяка» в антураже «ненашей» жизни с героями-иностранцами: циркачка Суок, гимнаст Тибул, оружейник Просперо.

Его «Зависть» потрясла. И до сих пор поражает рожденная еще в начале строительства социализма и не потерявшая до сих пор своей актуальности метафора — образ колбасы как символ благополучия. Но, когда в Ашхабаде, роясь в букинистическом на углу Энгельса, я нашла и приобрела в свою собственность маленькую книжку Юрия Карловича Олеши «Ни дня без строчки», поняла, что он мой писатель, который учил меня смотреть в будущее, думать и писать. 

Я читаю в воспоминаниях Александра Аборского об Олеше в Ашхабаде: «Между тем у него подвигалась рукопись книги «Ни дня без строчки», которую сначала он называл «Что я видел на земле». Рукопись Юрий Карлович читал нам кусочками…».  Это стоило мне только пережить, Юрий Карлович писал это в Ашхабаде. 

Потом моя книжка исчезла, попала, вероятно, в другие руки, но я успокоилась: пусть и у нового владельца книги тоже забродят мозги.  

Только осознав немного историю становления моей страны, я поняла необходимость этого писателя в военные годы как агитатора. По царским законам иноверцев на завоеванных территориях освобождали от воинской повинности, от принуждения к участию на фронтах Первой мировой. Исключение было созданному, как добровольный, Текинскому полку милиции, джигиты которого, показали себя храбрецами и рвались в бой по зову их сердец и по приказам любимых командиров. 

Такая конница вызывала несомненный интерес у командования Советской Армии. Когда пришла беда, то поняли, для формирования воинских частей туркменские джигиты представляли собой высококачественный боевой материал. Не люди, а просто «боевой материал». Однако воинственный дух и присущую туркменам храбрость всеми унизительными способами успели погасить в первые же годы советской власти. Ведь и до отдаленной Туркмении быстро доходили слухи о том, что их земляки в первые же дни военных действий гибли сотнями, формированиями тонули в болотах Подмосковья. Потому молодых скрывали родители, отсылали далеко в пески, чтобы уберечь от войны — не идти на защиту территории, которую еще не чувствовали своей землей. Большой стране срочно понадобились командиры-туркмены, туркмены — герои войны, а значит и люди, которые могли поднять боевой дух воинов. Надо было разбудить природный пыл туркмен вдохновенным словом для борьбы с далеким врагом, о котором те мало знали и, конечно, никогда не видели. При помощи таких агитаторов блеснули первые лучи  подвигов — туркменские женщины несли в фонд обороны свое серебро, а крупные партии молодых колхозников, конные и пешие, уходили на вокзал, чтобы защищать Украину, Прибалтику, Белоруссию, о которых тоже раньше знали только из школьного учебника, а рядом шли заплаканные матери и растерянные старики, сами , возможно воевавшие в Текинском полку и прятавшие от посторонних нагрудный знак царской армии за рубку и джигитовку — награду, которой  удостаивали иноверцев.

В тыловом Ашхабаде тоже чувствовалась война. Писатель Олеша со всеми стоял у репродуктора, переживая за Москву и Сталинград, и начинал уже чувствовать себя частицей этого народа. Юрий Олеша агитировал вдохновенно и без корысти. Я делаю на этом акцент, так как были те, кто наживался на войне. Рассказывали, что Олеша не искал выгодных связей, не стремится к благополучию или хотя бы к малейшим жизненным удобствам. Заработки случайные, а гости — ашхабадские друзья даже боялись взять с собой угощение, он отказывался от всего.

Когда к Олеше приехала жена Ольга Густавовна, они ютились в маленькой комнатке караван-сарая, оставшегося еще с дореволюционных времен.

Он был уважаем туркменами. Можно сказать так: он сидел на одном ковре с Кербабаевым, Батыровым, Сейтлиевым, Косаевым, Абдаловым и Хаджи Исмаиловым, с пограничниками, вернувшимися с фронта ребятами-туркменами, которые, обращаясь к нему, как к яшули, но  знали, что  его необычная фамилия означит «олененок».

Писатель привык писать, хотя печататься почти негде. По утрам он обычно отправлялся в союз писателей, где один стол считался «Олешиным». В «Туркменской искре» он печатался буквально с колес. Но что он мог писать, только о трудовом подъеме колхозников, что всегда пишут журналисты, выполняя задание ли редактора, или «партии». Многое из того, что было написано в тот период, может не случайно, обойдено в изданиях Олеши. Ближе к окончанию войны в местном издательстве чаще стали выпускать различные сборники прозы, поэзии. Олеша неизменно откликался на просьбы участвовать в этих изданиях. 

Прожил в Туркмении до окончания войны. И честнейшим образом трудился, верный своему принципу «ни дня без строчки». В гуще людей и наедине с листом бумаги, оставался всегда самим собой, был настоящим другом Туркмении, представителем лучших современных писателей.

Друзья в книгах оставили много воспоминаний о Юрии Карловиче, среди них рассказ о встречах со знаменитым слепом поэте-сказителе Ата Салихе. Однажды при встрече Ата Салих, с разрешения Юрия Карловича, приблизился к нему вплотную, обнял его. Ощупал лоб, затылок, провел чуткой ладонью слепца по бровям, прикоснулся к руке, точно пульс проверял. И тихо по-туркменски сказал, что этот русский писатель Юрий-ага — колдун и от него исходит волшебство. И знает, как говорить с человеком. Туркмены, они бесхитростные люди.

Юрий Олеша перед самой победой уехал из Туркмении, где так много передумано, пережито, уехал из весеннего тепла в холодную Москву, где у него не было своего жилья, и он долго скитался по углам и гостиницам, как дервиш в стране, где уже не ценили эстетизм его строчек, где запрещали фильмы по его сценариям и не ставили его пьесы. Думаю, что алкоголь, без которого он уже не мог обходиться, нужен был, чтобы заглушить свою совесть, ибо он, сугубо мирный человек, помогал войне, и понимал, что цифры людских потерь на фронтах были занижены. Они: все честные творческие люди, осознавали фальшь той эпохи. 

В пятидесятых у Юрия Карловича вновь появилась возможность заработать и обогреть свою душу среди друзей в ашхабадском тепле. Мои знакомые рассказывали, у него было много встреч с писателями. Но чаще он появлялся в зеленом дворе Клыча Кулиева, известного дипломата и писателя. Итогом стали произведения туркменского автора: повесть «По ту сторону Копетдага» и рассказ «Соперники», изданные в переводе на русский язык Юрием Олешей. А книга, которую он писал и читал друзьям в Ашхабаде, «Ни дня без строчки» была издала уже после его смерти.

Юрий Карлович до сих пор говорит с каждым из нас своими книгами, чтобы осознали бессмысленность творчества в стране, когда разрушено общество. Но только сейчас понимаю, что как бессмертна и всегда современна сказка, написанная Юрием Карловичем Олешей в 1924 году. Где три злобных толстяка властвуют над окутанной ужасом страной. А маленький мальчик, будущий наследник престола (читай мой храбрый и сильный народ) тихонько играет с куклой. По книге той вскоре ему предстоит сделать выбор: стать таким же злым и жестоким, как и нынешние правители, или же помочь королевству обрести счастье и свободу…

В эти дни в Москве в Литературном Музее проходит выставка памяти Юрия Олеши. 

94 +